Девочка Ира из маленького селения Хмельницкой области лечилась у нас по поводу ангиокаверномы головного мозга. С таким диагнозом пациентов было много. Но мне, почему-то, запомнилась именно Ира. Хотя почему: «почему-то»? Мама ее, помню, куда-то вышла, а Ира сидела рядом на стуле и молчала, опустив голову. Я о чем-то спросил ее и она односложно ответила. У меня было такое ощущение, что она чего-то ожидает от меня. А может она просто ждала маму. Я снова что-то спросил, она опять так же односложно ответила. И вдруг, приподняла голову и посмотрела прямо на меня, как-то смело посмотрела и… улыбнулась.
Нет однозначного мнения о целесообразности применения радиохирургии при каверномах головного мозга. Не раз на конференциях мне приходилось читать лекции или доклады по радиохирургии каверном и непросто порой «отбиваться» от сосудистых нейрохирургов. Есть весьма активные противники радиохирургии, которые утверждают, что она малоэффективна и чревата постлучевыми осложнениями. У нас весьма позитивная и обнадеживающая статистика лечения ангиокаверном, но, по данным мировой литературы, таки да, не всегда радиохирургия дает терапевтический эффект, возможно после нее и развитие постлучевого некроза или кровоизлияния.
С мировой статистикой не поспоришь, но мне хочется вернуться к нашему конкретному, «живому» случаю. Ира с мамой приезжали в Киев на динамику (на МРТ обследование). Мы оценивали состояние каверномы после радиохирургического лечения, она постепенно уменьшалась. В один из приездов Ира с мамой, после МРТ, зашли ко мне и подарили мне зеленого дракончика. Оказывается, маленькая девочка Ира, чтоб хоть как-то помочь маме заработать деньги на противосудорожное лекарство (а именно судорожными приступами проявлялась кавернома у девочки), мастерила таких вот забавных дракончиков. Для меня был очень дорог этот подарок. Дракончика я поставил перед собой в шкафу. Он такой смешной, а когда его берешь в руки очень мягкий и приятный на ощупь. Его, как живого, хочется тискать и гладить. Я часто смотрел на него, а когда Ира с мамой долго не приезжали на контрольное МРТ, я начинал волноваться. Очень. Независимо от наших результатов и от мировой статистики.
Они были у нас в 2015 году (но я тогда был в отпуске и мы не виделись), а в 2016 они не приехали. Я смотрел на дракончика и думал, что с Ирой, где она? Почему не едет. Знаете, что может себе нарисовать лекарское воображение? Лучше не знать. И вот, в апреле 2017 я увидел маму Иры в нашем коридоре у кабинета МРТ, обрадовался, спросил, конечно, как дела у Иры, мама сказала, что все хорошо и с результатом МРТ, они зайдут ко мне. И зашли. Честно, я немного опешил, вместо маленькой девочки, которую я ожидал увидеть (я наверно как-то забыл, что время идет очень быстро), я увидел девушку… я достал из шкафа дракончика и спросил, делает ли Ира такие игрушки, как и прежде. Но мама, ответила, что нет, не делает. И вообще, Ира уже думает куда поступать, судорожных приступов, Слава Богу, давно нет, так что, все у них хорошо. А Ира молчала. Мы сфотографировались на память. Конечно, с дракончиком. На мой мобильник и на мамин. Они ушли. А я сидел и думал о той маленькой девочке. Которая когда-то сидела здесь, на этом стуле. О чем она тогда думала…
Меня позвали на линейный ускоритель. Я проходил мимо лестницы и увидел, как вверх, в сторону галереи поднимались Ира с мамой. Мама меня не видела, а Ира увидела… увидела и вдруг улыбнулась… той самой улыбкой.